Ученые тоже не свободны от власти предубеждений. В главе 1 мы уже говорили о том, что в науку проникают убеждения и нравственные ценности тех, кто создает ее. Философы, занимающиеся философией науки, напоминают: наши наблюдения «обременены теорией». Объективная реальность существует независимо от нас, но наблюдаем мы за ней через призму собственных убеждений, установок и нравственных ценностей. И это обстоятельство — одна из причин исключительной важности наших убеждений: они формируют нашу интерпретацию всего остального. Нередко это позволительно. Например, если у вас уже сложилось определенное мнение о журналистских стандартах некоторых таблоидов, ваше неприятие заголовков вроде «Компьютеры разговаривают с мертвецом» может быть вполне оправданным. Случаи проявления необъективности, являющейся следствием наших предубеждений, — это цена, которую мы платим за помощь, оказываемую ими в фильтровании и эффективной систематизации огромного информационного потока. <Если у вас есть какое-либо убеждение, оно влияет на ваше восприятие релевантной информации. Если какая-то страна кажется вам враждебной, вы склонны истолковывать все ее неоднозначные действия как доказательства ее враждебности. Роберт Джервис, политолог, 1985> {Сторонники кандидата или определенной трактовки того или иного события склонны считать, что средства массовой информации симпатизируют их оппонентам} Экспериментаторы, манипулирующие предубеждениями, демонстрируют их поразительное влияние на то, как испытуемые интерпретируют и вспоминают свои наблюдения. Майрон Ротбарт и Памела Биррелл попросили студентов Университета штата Орегон оценить по фотографии выражение лица изображенного на ней мужчины (рис. 3.6). Те студенты, которым сказали, что он гестаповец, руководивший во время Второй мировой войны варварскими медицинскими опытами над узниками концентрационных лагерей, интуитивно сочли выражение его лица жестоким. (Разве вы не видите, что он едва сдерживает усмешку?) Те же, кому его представили как лидера антигитлеровского подполья, чья храбрость помогла спастись тысячам евреев, сочли, что выражение лица свидетельствует о его доброте и сердечности. (Присмотритесь повнимательней. У него участливый взгляд, и он почти улыбается.)
РД ознакомил с проектом Гребенщикова, и Боб вписался. Он в ту пору охотно шел на контакты с официальной культурой, носил свои записи, например, Динаре Асановой, которая использовала его песни в фильме "Милый, дорогой, любимый, единственный" и предполагала использовать в "Незнакомке" ("Железнодорожная Вода" и др.). Смерть этому помешала. БГ, как умный человек, понимал, что состояние "андерграунда" рано или поздно должно закончиться, и искал собственный путь в официальной культуре, имея перед глазами достаточно поучительный пример МАШИНЫ, вписавшейся в Росконцерт. БГ не повторил ошибки Макаревича, но и его способ "вписывания" вызвал немало пересудов в "Сайгоне". Вскоре Гребенщиков принес Максимовой свои записи - "Радио Африка", "Треугольник" и другие, и они договорились о том, что РД совместно с Гребенщиковым набросают план сценария будущей телепередачи.
Как правило, страстная любовь характерна для самого начала отношений. Порой складывается впечатление, что чем меньше влюбленные знают друг друга, тем более страстные чувства они питают друг к другу. В пылу любви человек не обращает внимания на недостатки партнера и стремится избежать малейших конфликтов с ним. Логика и способность к трезвой оценке оказываются сметенными бурным натиском восторга и возбуждения. Влюбленный воспринимает объект своей любви как верх совершенства. Неудивительно, что страстная любовь столь недолговечна. Она скорее измеряется месяцами, нежели годами. Любовь, основанная на незнании истинного лица друг друга, неизбежно претерпевает изменения по мере того, как партнеры начинают узнавать друг друга. Однако эта недолговечность страстной любви часто упускается из виду, особенно молодыми людьми, которым недостает опыта длительных любовных отношений. Многие влюбленные, пребывая в пылу любви и будучи убеждены в неизменности своих страстных чувств, спешат связать себя обязательствами по отношению друг к другу (объявляют о помолвке, женятся или начинают жить вместе). И лишь затем, чтобы испытать впоследствии жестокое разочарование. Когда экстаз уступает место рутине и в партнерах впервые вспыхивает недовольство друг другом, неизбежное в обыденных отношениях, они могут усомниться в правильности своего выбора. «В первые недели и месяцы у нас с Бобом были потрясающие отношения. Мне казалось, что нет человека лучше него, что именно его я искала всю свою жизнь. Но потом вдруг он стал раздражать меня, и каждая наша встреча заканчивалась ссорой. Мне понадобилось время, чтобы понять, что каждый из нас начал видеть в другом реального человека, а не придуманный им же самим образ.» (Из авторских архивов) Некоторым парам удается пройти через этот период и заложить прочную основу для продолжения любовных отношений. Другие обнаруживают, подчас к собственному изумлению, что их ничто не связывало друг с другом, кроме страсти. К сожалению, многие люди, переживая ослабление страсти в отношениях, склонны усматривать в этом конец любви, а не переход к иному ее типу. Впрочем, некоторые люди сознательно стремятся к другому типу отношений. Эрих Фромм однажды заметил: «Романтическая любовь — это восхитительная художественная форма, но она недолговечна. Даже самые стойкие ее приверженцы в конце концов признаются, что им хотелось бы вырваться из плена красивой иллюзии и перейти к следующему, несущему более реалистическое удовлетворение этапу отношений» (1965). Может быть, романтическая любовь — изобретение западной культуры? До недавнего времени подобная точка зрения имела широкое распространение среди антропологов. По мнению этих ученых, влюбленность — слишком сложное явление для представителей малоцивилизованных культур. Необходимые условия для развития этого феномена, такие как наличие досуга, эстетическое чутье и материальное благополучие, для них просто недоступны. Однако не все антропологи разделяли это мнение. Наиболее известны среди них Уильям Янковиак и Эдвард Фишер (W. Jankowiak, E. Fischer, 1992), выполнившие широкомасштабное исследование с целью ответить на вопрос: романтическая любовь — это общемировое явление или она характерна только для некоторых культур? В исследовательских целях они определили романтическую любовь как «интенсивное влечение, включающее идеализацию объекта любви в рамках эротического контекста и надежду на установление более или менее длительных отношений с ним» (р. 150). В поисках свидетельств романтической любви Янковиак и Фишер использовали следующие пять показателей: 1. Рассказы, в которых звучит тоска по любимому человеку. 2. Наличие любовных романсов или любовного фольклора.