Сказанное выше иллюстрирует одно из положений, изложенных в главе 7: разум людей — вовсе не чистый лист бумаги, на котором убеждающий их коммуникатор может писать все, что пожелает; при прямом способе убеждения решающее значение имеют мысли, возникающие у людей в ответ на убеждение. Так оно и есть: стоит просто подумать над обсуждаемой проблемой в течение пары минут, и ваше мнение о ней становится более радикальным (Tesser et al., 1995). (Возможно, вы и сами можете припомнить случай, когда, размышляя о ком-то, кто вам нравится или не нравится, вы ощущали, что ваши чувства обостряются.) Одно лишь ожидание предстоящей дискуссии по какой-либо проблеме с человеком, придерживающимся противоположной точки зрения, способно заставить человека систематизировать свою аргументацию и занять благодаря этому более радикальную позицию (Fitzpatrick & Eagly, 1981). Нормативное влияние Второе объяснение поляризации базируется на сравнении самого себя с другими людьми. Как утверждает Леон Фестингер, автор весьма влиятельной теории социального сравнения, человеку свойственно желание оценивать собственные суждения, способности и умения, сравнивая их с суждениями, способностями и умениями других людей (Festinger, 1954). Лучше других нас убеждают члены нашей «референтной группы» — группы, с которой мы себя идентифицируем (Abrams et al., 1990; Hogg et al., 1990). Более того, желая понравиться, мы можем высказываться более категорично, обнаружив, что другие разделяют нашу точку зрения. <Эти результаты заставляют вспомнить о предрасположенности в пользу своего Я — феномене, суть которого заключается в том, что люди склонны считать, будто в качестве воплощений социально желательных черт они превосходят средний уровень (см. главу 2).>
Мы и в данном случае верны себе — отстаем позорнейшим образом. Лишь с 1990 г. стали появляться первые работы по альтернативистике. Одним из первых появился препринт В.Г. Буданова «Альтернатива общественного прогресса: гомо агенс» (тиражом 50 000 экз.). Правда, автор сосредоточил внимание лишь на одном вопросе — перестройке сознания. Более широко интересующая нас проблематика освещена в работе И.М. Савельевой «Альтернативный мир: модели и идеалы» (М., 1990; работа носит преимущественно обзорный характер, давая некоторое представление о западной литературе). Заявлена в проспекте книга А.Н. Чумакова «Философия глобалистики: поиск путей выживания цивилизаций» (как видим, предполагается работа также обзорного характера). Тот же обзорный характер носит докторская диссертация Л.Н. Вдовиченко «Формирование социально-политических воззрений альтернативистов» (1990). И только статья Г.Г. Дилигенского «Конец истории или смена циви-лизаций?», подготовленная к международному семинару в Новосибирске в мае 1991 г. содержит попытку выработки собственной концепции альтернативистики. Но и то лишь в качестве реакции на нашумевшую в 1990 г. статью американского футуролога Ф. Фукуямы «Конец истории?». Возможно, здесь перечислены далеко не все наиболее значительные советские работы по альтернативистике. Но в количестве ли дело? Важно, что это — последние советские работы. И по альтернативистике тоже.
Так, Берингер (1994) обнаружил, что демонстрация порнографии, не содержащей сцен насилия, не создает предпосылок для тех или иных форм сексуального принуждения или изнасилования. В результате же просмотра жесткой порнографии с показом сцен грубого насилия многие мужчины чувствуют, что тоже способны на сексуальное принуждение и агрессию. Они начинают думать, что могут проделывать то же самое и в жизни. Данные другого исследования показывают, что «просмотр произведения, где возбуждающие сексуальные образы соседствуют с насилием, может спровоцировать развитие отклонений в физиологическом механизме сексуального возбуждения» (Hall & Barongan, 1997, p. 5). В таком случае можно ли считать изнасилование результатом «сексуализации» насилия? Имеющиеся данные несколько двусмысленны. В ходе двух исследований, в двух гомогенных группах испытуемых — у «насильников» и «ненасильников» — регистрировали наступление эрекции в ответ на прослушивание аудиозаписей изнасилования и сексуального контакта по обоюдному согласию. В ходе обоих исследований насильники демонстрировали большее возбуждение при прослушивании записи сексуальной агрессии, нежели представители второй группы (Abel et al., 1977; Bernat et al., 1999). Тем не менее данные еще одного исследования не подтвердили этот вывод, выявив лишь незначительные различия по показателю наступления эрекции в условиях аналогичного эксперимента (Eccles et al., 1994; Proulx et al., 1994). Тем не менее, чтобы лучше разобраться в имеющихся данных, представляется перспективным продолжать исследования в этой области. Характерные черты насильников Присущи ли насильникам какие-то особые черты личности или особенности поведения? До недавнего времени все попытки ответить на этот вопрос оканчивались неудачей. Это происходило из-за того, что изнасилование как таковое понималось очень узко, а также из-за несовершенства исследовательской методологии. Вот почему информацию о чертах личности и особенностях мотивации насильников мы черпали преимущественно из исследований с участием лиц, отбывающих наказание за это преступление. А это менее 1% всех насильников. Однако осужденные насильники, как правило, менее образованы, более склонны к другим асоциальным или преступным действиям, находятся в условиях большей общественной изоляции, чем насильники, не имевшие контактов с правоохранительной системой (Smithyman, 1979). Поэтому мы не можем с уверенностью утверждать, что личность насильника, которому не было предъявлено обвинение и который не был осужден за это преступление, соответствует профилю осужденного насильника. Можно утверждать, конечно, что многим лицам, отбывающим заключение за изнасилование, несомненно присуща склонность к насилию. Об этом свидетельствуют совершенные ими насильственные действия. Этот факт, а также ряд предположений о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами натолкнули некоторых авторов на мысль о том, что изнасилование имеет скорее не сексуальную подоплеку, а выражает обретение власти и господства (Brownmiller, 1975). В течение нескольких лет эта точка зрения преобладала. Сексуальной же составляющей изнасилования и других насильственных действий уделялось значительно меньше внимания. Однако исследование, проведенное совсем недавно, показало, что хотя мотивы власти и господства нередко сопровождают сексуальное насилие, в то же время зачастую насильниками руководит обычное стремление к сексуальному удовлетворению. В пользу этой точки зрения свидетельствуют данные нескольких исследований, посвященных природе и распространенности сексуальных преступлений среди мужчин, не понесших наказания (Hickman & Muehlenhard, 1999; Senn et al., 1999). По-видимому, сексуальное насилие и способ его совершения определяются широким рядом личностных характеристик и особенностей мотивации. Мужчины, придерживающиеся традиционных гендерных ролей, особенно пропагандирующие главенство мужчины, чаще совершают изнасилования, чем те, кто не разделяет традиционных гендерных стереотипов (Harney & Muehlenhard, 1991; Muehlenhard & Falcon, 1990; Parrot et al., 1994). Многим насильникам свойственна такая черта личности, как эгоцентричность, и, возможно, именно в ней причина их безразличия к чувствам других (Dean & Malamuth, 1997; Marshall, 1993; Pithers, 1993). Среди мужчин, совершивших сексуальное нападение на женщин, главенствующей установкой является озлобленность на женщин (Hall & Barongan, 1997). Злоба, власть и сексуальное удовлетворение — удельный вес этих факторов изнасилования может быть разным. Судя по всему, чувство злобы и потребность в демонстрации власти чаще сопровождают изнасилование незнакомцем. Стремление же к сексуальному удовлетворению доминирует при изнасиловании знакомым человеком, или если насилие происходит во время свидания. Кроме того, исследования подтвердили, что некоторые насильники могут совершать одно за другим все более жестокие преступления (Abel et al., 1981). Тем временем в Университете Колумбии психолог Жен Абель провел весьма небезынтересную работу. В рамках этого исследования он разработал тщательно продуманную систему гарантий конфиденциальности, благодаря которой свыше 200 мужчин, имевших опыт сексуального насилия над жертвой, смогли участвовать в его исследовании, оставаясь неузнанными правоохранительной системой. Почти половина насильников из исследования Абеля совершали в своей жизни и другие сексуальные преступления. Чаще других упоминалось сексуальное насилие над детьми, эксгибиционизм, вуайеризм и садизм. К тому же Абель обнаружил, что многие насильники из его выборки предавались фантазиям об изнасиловании и насилии задолго до того, как впервые совершали нападение. Он пишет, что многие из них начинали мастурбировать, сопровождая свои действия фантазиями об изнасиловании в среднем и старшем школьном возрасте. Аналогичные поведенческие особенности были выявлены и в ходе британского исследования. Тринадцать насильников рассказали, что при возникновении дискомфортных эмоциональных состояний (таких, как злость, одиночество, унижение) они нередко начинали мастурбировать, сопровождая свои действия фантазиями о сексуальных действиях отклоняющегося характера. По-видимому, такие же действия предшествовали и совершению изнасилований и другим формам девиантного сексуального поведения (Mckibben et al., 1994).
