По отношению к тем, кто явно зависим и не способен ответить взаимностью — дети, немощные, инвалиды и все, кто воспринимаются нами как неспособные участвовать в равноценном обмене, — действует другая норма, стимулирующая нашу помощь. Это — норма социальной ответственности, согласно которой нуждающимся в помощи нужно помогать без оглядки на какую бы то ни было компенсацию в будущем (Berkowitz, 1972b; Schwartz, 1975). Именно эта норма побуждает людей поднять книгу, которую уронил человек на костылях. В Индии, в стране с относительно коллективистской культурой, люди более привержены норме социальной ответственности, нежели на индивидуалистическом Западе (Baron & Miller, 2000). Там принято публично брать на себя обязательства помогать даже тогда, когда речь не идет об угрозе чьей-либо жизни или когда нуждающийся в помощи человек, например больной, которому требуется пересадка костного мозга, не принадлежит к числу твоих близких родственников. <Если ты не пошел на чьи-либо похороны, знай, что он не придет и на твои. Йоги Берра> Результаты экспериментов показывают: люди помогают нуждающимся в помощи даже в том случае, когда сами остаются анонимными и не имеют никаких надежд на какое бы то ни было вознаграждение (Shotland & Stebins, 1983). Однако они, как правило, действуют избирательно и подходят с позиций нормы социальной ответственности только к тем, чье» положение не является следствием их собственной халатности. Сказанное в первую очередь относится к людям с консервативными политическими взглядами, которые, судя по всему, действуют, исходя из другой нормы: дайте людям то, чего они заслуживают (Skitka & Tetlock, 1993). Если речь идет о жертвах обстоятельств, например стихийных бедствий, проявите максимальное великодушие. Но если люди, судя по всему, создали свои проблемы собственными руками, потому что ленивы, аморальны и не способны предвидеть последствия своих поступков, они должны получить то, что заслужили. Иными словами, наши реакции напрямую зависят от атрибуции. Объясняя чьи-либо нужды неконтролируемыми обстоятельствами, мы помогаем. Если же мы приписываем их выбору, который был сделан самим человеком, то не чувствуем никаких обязательств перед ним и говорим, что он сам во всем виноват (Weiner, 1980). {Когда полуторагодовалая Джессика Мак-Клур упала в заброшенный колодец глубиной более 6 метров, рабочим из Мидленда (штат Техас) понадобилось двое с половиной суток, чтобы вытащить ее оттуда. Движимые чувством социальной ответственности, спасатели «малютки Джессики» работали круглосуточно}
1) простейшая — дезагрегация проблем на все более детальные составляющие предыдущего уровня; 2) более сложная — производные первого, второго, третьего и т.д. порядков, логически вытекающие одна из другой;
В психологии дифференциальной маскулинность и фемининность - специфические научные конструкты, связанные с конкретными психодиагностическими тестами. Некоторые черты, приписываемые им, транскультурны: например, отождествление маскулинности с силой, агрессивностью, а фемининности - с мягкостью и нежностью. Как системное целое, образы маскулинности и фемининности являются историческими и этноспецифическими. При их изучении нужно учитывать принципиальную асимметрию ролей половых и то, чью точку зрения - мужскую или женскую - выражает данный конкретный стереотип. Обыденное сознание склонно абсолютизировать психофизиологические и социальные различия полов, отождествляя маскулинность с активно-творческим, культурным, а фемининность - с пассивно-репродуктивным, природным началом. Наукой доказана условность этой категоризации, показано многообразие свойств маскулинности и фемининности, их зависимость от системы половых ролей и культурных норм, а также наличие множества индивидуальных вариаций, не совпадающих с нормативной моделью. В XIX в. маскулинные и фемининные черты считались дихотомическими, взаимоисключающими, а всякое отступление от «норматива» воспринималось как патология или девиация. Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно-фемининных качеств, на базе коей были созданы специальные шкалы для измерения степени умственных способностей, эмоций, интересов и пр. Все они предполагали, что в пределах некоей нормы индивиды могут различаться по степени маскулинности и фемининности. Эти свойства представлялись альтернативными: высокая маскулинность должна коррелировать с низкой фемининностью и обратно, причем для мужчин желательна высокая маскулинность, а для женщин - фемининность. Позднее выяснилось, что не все психические свойства пола дифференцируются на «мужские» и «женские», и что индивидуальные показатели маскулинности и фемининности по разным шкалам (интеллекта, эмоций, интересов и пр.) не всегда совпадают. Усложнились и представления о том, какие именно качества особенно благоприятствуют психическому здоровью и адаптации социальной. Новые, более совершенные тесты рассматривают маскулинность и фемининность не как полюсы одного континуума, а как независимые параметры. Наряду с индивидами, имеющими отчетливую поло-ролевую дифференциацию, существуют: 1) психологически недифференцированные, с низкими показателями и по маскулинности, и по фемининности; 2) андрогинные, сочетающие высокую маскулинность с высокой фемининностью (-> андрогиния).
